По окончании горного техникума я был призван в ряды Советской Армии. В 1956 году был знаменитый целинный набор, когда в стране был очень богатый урожай. И вот нас, призывников, прямо без принятия воинской присяги, сначала направили на уборку целинного урожая, а уже потом на прохождение службы.
У меня была серьезная причина не идти в армию. Когда мы возвращались из эвакуации, в так называемом «телятнике», — это такой вагон для транспортировки скота, я получил заражение правого глаза и практически ослеп на него. Его зрение, на тот момент, составляло 0,3. Поэтому я, конечно же, мог заявить приемной комиссии, что не вижу, но решил обмануть ее, и показал зрение на левый глаз, как зрение на оба глаза. Когда просили прочитать буквы на специальном плакате левым глазом, закрыв, правый, я прочел – А, б, в…. Когда же сказали прочитать то же правым, я просто другой рукой прикрыл тот же правый глаз и прочитал все опять же левым. Вот так я попал в армию. Просто мне очень хотелось служить.
Служил я в Закавказском военном округе, сначала в Школе сержантского состава, а в 57-ом году по всей стране проходили смотры, отборы для всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. И вот на одном из смотров я получил очень лестное предложение от художественного руководителя Ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа Мордасова продолжать службу уже в Ансамбле, чему я был очень рад и сразу же согласился.
Занимаясь в коллективе с профессиональными педагогами, я подумал о том, чтобы в будущем поступать уже в музыкальное учебное заведение.Это вызвало бурю в семье. На меня ополчились все, кроме мамы.
В Москве я поступил в три заведения: в Гнесинский, в Мерзляковское училище при консерватории и во ВГИТИС. Но педагоги принимавшие меня в Гнесинском, так ко мне душевно отнеслись, что я решил учиться здесь.
Как-то раз, где-то 1959 году, мы получили пропуска на концерт А. Островского, и я подошел к нему после выступления и сказал Аркадию Ильичу, что учусь в институте им. Гнесиных, и попросил дать мне какие-нибудь песни или может быть вместе выступить….Он, выслушав меня, сказал, так слегка небрежно: «Позвоните мне как-нибудь через недельку», и дал свой телефон. Я стал звонить. Трубку все время брала его жена, сам же Островский никак не подходил к телефону, говорил: «Попозже» и «Я занят» и т.п. Но, в конце концов, он пригласил меня к себе, чтобы прослушать. Я пришел и исполнил несколько его песен. Он послушал, и сказал: «А у тебя, случайно, нет тенора на курсе, а то у меня солистов пруд пруди, а нужен дуэт». Я ответил, что есть. Пригласил Виктора Кохно, и Островский нам дал два-три дуэта.
Аркадий Ильич нас, Кобзона и Кохно, познакомил с Фрадкиным, Долуханяном, и Френкелем. Мы считались как бы придворными исполнителями Островского, и дальше он нас любезно раздавал».